Я помню, как я был счастлив — и это невыносимо, как прятался от ненастья в твоей безупречной силе, как в будущем был уверен, как блюдца ломал несмело. Теперь я очнулся зверем, своё потерявшим тело.
Я вою протяжно, гулко, трещат в новостройке стены — слоняюсь по переулкам, чтоб видеть меня не смели, скрываюсь по подворотням, врастаю тяжелой тенью в асфальт, и сижу в исподнем за крошечной каруселью. Я весь обрисован шерстью — противной, лохматой, жёсткой — в мой ум проникает песня, которую пел подростком, которую пел губами и голосом человечьим — и вместе с ней забываю, что я потерял дар речи, что я потерял способность словами лечить болезни,
и песня моя подобна уже сотне тысяч лезвий, которые мир калечат, его превращая в плоскость, скрывая небезупречность полночного перекрёстка, который велит мне выбрать дороги и варианты. Но я выбираю литр — и вновь засыпаю пьяным, чтоб утром проснуться грязным, отравленным и забытым. Меня покрывают язвы, сомнения и обиды.
Стою у балконной двери, опершись на табуретку — и плачу, что я стал зверем, навек заточенным в клетку.
