Я рисовал прекрасное и злое —
на грани безрассудства и стыда,
пока в стакане пенилось спиртное
и остывала жирная еда.
Пока вода текла по синим трубам,
а кровь — по рахитичным локоткам,
я рисовал отрывисто и грубо.
Не целовав ни знамя, ни креста,
я предавал всё то, что в жизни было,
на лист бумажный — рваные штрихи,
которые остыли и застыли,
зарифмовав для вечности грехи.
Я рисовал молчание пустое,
синоним для которого — позор.
Теряя всё, что принял как родное,
любое слово требуя в укор.
Пока часы и дни друг к другу липли,
сливаясь в неприятный плотный шар,
я из себя выдавливал улыбки,
хотя мечтал проснуться не дыша.
Я рисовал прекрасное и злое —
оно же получалось просто злым.
Пока слова равнялись с тишиною
и становились частью тишины.
Я рисовал растерянно и глухо,
отчаянно вжимаясь в свой костюм —
что воротник стирал до крови ухо,
а череп — растирал до крови ум.
Пока вода текла по синим крышам,
а кровь — по пояснице и ногам,
я рисовал — и сам себя не слышал,
и сам в свои не веровал слова.
